ЕВРАЗИЯ - Мифомания как строгая наука

Мифомания как строгая наука

6 ноября исполняется девять дней со дня смерти поэта, музыканта, литературного критика, переводчика, культуролога, философа, уникального эрудита Евгения Всеволодовича Головина

29 октября 2010 наш мир покинул удивительный человек – поэт, музыкант, литературный критик, переводчик, культуролог, философ, уникальный эрудит Евгений Всеволодович Головин (1938-2010).

Его жизнь удивительна тем, что она вообще никак не пересекалась с бурными событиями века, страны, общества. Головин и все остальные провели 72 года на разных планетах. Он – среди мистических средневековых трактатов по алхимии, поэтических откровений «проклятых поэтов», высокой интеллектуальной культуры Среднековья, невидимых континентов и восхитительных сюрреальных образов. Все остальные жили в ногу со временем. Головин же времени как явления вообще не признавал. Оно платило ему той же монетой.

Евгений Всеволодович Головин и не пытался никого удивить, по умолчанию предполагая в читателе человека подготовленного и изощрённого. С таким читателем Головин и беседует – на вполне корректном академическом уровне.

В последние годы он выпустил ряд блистательных и изысканных книг: «Приближение к Снежной Королеве», «Веселая наука. Протоколы совещаний», «Мифомания», сборник стихов «Туманы черных лилий», серию переводов классиков европейской литературы «беспокойного присутствия», редактировал журнал «Сплендор Солис».

Песни, написанные Евгением Головиным, исполняли Вячеслав Бутусов (Наутилус помпилиус), Василий Шумов (Центр), Александр Скляр (Ва-банк) и многие другие известные музыканты. Литературный образ Евгения Головина запечатлен в книгах прекрасного русского метафизического писателя Юрия Мамлеева, близкого друга покойного.

* * *

Человек – существо, гораздо более предсказуемое, чем ему хотелось бы казаться. Ладно – разум, который у всех одинаков, подчиняется строгим законам логики и легко поддается кибернетической симуляции. Тут человек мог бы сказать – зато горизонты моего безумия, моей мечты, моих сновидений бесконечны. Оказывается, все далеко не так. Бред, сновидение, безумие, а также мечта, поэзия, миф имеют свои собственные каноны, правила, аксиомы и границы. Как показали современные физики, хаос – просто одно из состояний вещества со своей собственной логикой и своим собственным порядком – чуть более широким, чем обычный порядок, это правда, но все же вполне вычисляемым.

К ХХ веку люди науки, исследовав поля разумности до мельчайших деталей, принялись за сферы мечты – за бессознательное, за изучение грезы.

Так, Леви-Стросс, крупнейший исследователь мифа, обнаружил в его основании мельчайшие атомы – мифемы, по сути везде одинаковые и лишь по-разному и в разном порядке сопрягающиеся друг с другом в тканях конкретного мифа. Карл Густав Юнг составил надежные навигационные карты по горизонтам коллективного бессознательного. Жильбер Дюран описал режимы функционирования воображения, по точности и строгости не уступая самым позитивным из наук. Казалось, бы все сказано, и удивить в этом никого из просвещенной публики ничем нельзя.

Евгений Всеволодович Головин и не пытается никого удивить, по умолчанию предполагая в читателе человека подготовленного и изощренного. С таким читателем Головин и беседует – на вполне корректном академическом уровне. Его дискурс не более, чем легкие узоры на фоне предполагаемого согласия с основными научными аксиомами. Эти аксиомы таковы:

разум есть частный случай безумия;

порядок – одно из многочисленных проявлений хаоса;

бодрствование – подвид сновидения;

государство есть форма бреда;

общество способно только обокрасть;

человек это звучит дико;

следующая станция метро «Гвозди в сметане».

По умолчанию разделяемые научным сообществом эти аксиомы не нуждаются в доказательстве, но легко могут быть опровергнуты (по принципу фальсификационизма Карла Поппера), что делает их научность не подлежащей сомнению.

Сон изучен досконально, и его вариативность не сложнее шахматных партий для начинающих. Поэтому в структуре книги Головина на одном дыхании разбирается смерть великого Пана, путешествия в пивной ларек, романтическая литература Вальтера Скотта (крупнейшего специалиста по герметизму и алхимии), магические свойства чеснока или калины, французская поэзия, воспоминания о личных встречах с районной урлой, документальные истории изготовительницы кукол, социологические зарисовки, философские отрывки, документальные заметки о случайно нахлынувшей дреме. Все имеет очень высокую степень достоверности: эмпирическая база автора не вызывает сомнений, равно как и огромная подготовительная работа по анализу полученных результатов. Перед нами – серьезное социологическое исследование, посвященное…

Вот с этим «посвящением», действительно, возникают определенные трудности. Топика мифомании настойчиво уводит нас от внятного определения объекта и предмета исследования, подменяя это ссылками на проработанность темы и новизну полученных выводов. Это отлично, но какой темы и каких выводов? Выводов о чем?

И здесь требуется сразу сослаться на дефиниции. Мифомания как наука отказывается признавать просвещенческую парадигму субъект-объектного дуализма, а также скептически относится к категории res, на основании которой развился сомнительный – практически антинаучный – волюнтаристский и необоснованный строгой онтологией концепт «реальности». «Реальность», «реализм» - понятия, построенные на латинском названии «вещи» - res, re.

Это понятие принято возводить к средневековой схоластике и аристотелеизму, хотя в греческих текстах Аристотеля нет даже близкого эквивалента понятию «вещь» (res) и, соответственно, «реальность». Аристотель говорит о «всем» (παντα), «многом» (πολυς), «сущем» (ον), иногда о «деле» (πραγμα), но никогда о «вещах». О чем бы ни повествовали миф или сон, – в культуре или личном опыте, – в них тщетно искать «я», «не-я», «внутреннее», «внешнее», «действительное», «фантастическое».

Миф – рассказ, но не чтение. Читая миф, мы получаем лишь довольно отдаленное представление о его содержании. Точнее, нам дается только «пересказ слов», ссылка, указание на что-то другое.

Миф и сон – это просто рассказ, никого и ни о ком. Это - последовательность мифем, представленная в четком или сбивчивом порядке; это - рассказ (греч. μυθειν) без рассказчика и слушателей, без главных героев, без актантов и декораций. Перед нами развертывается нечто, что может быть интерпретировано любым способом, в чем мы можем выделить произвольные центры и периферии, соотнести с чем угодно. Никто не скажет нам – неверно, не существует или верно, все так и есть. «Все так и нет» - закон мифа, спорить с которым себе дороже.

Последняя изданная при жизни книга Евгения Головина «Мифомания» - учебное пособие, рекомендованное для людей разного уровня способностей. Читается легко, усваивается без труда. Для удобства читателей разбито на главы и разделы. Но как и любое учебное пособие, оно призвано служить лишь опорой для полноценного устного лекционного курса.

Тут мы сталкиваемся с определенной проблемой. Мифы и связанные с их артикуляцией мифоманические процессы требуют живого рассказа – то есть лекционного материала. Смыл они приобретают, только будучи оживленными интонацией, снабжающей их семантической метрикой интеллектуального гипноза. Миф – рассказ, но не чтение. Читая миф, мы получаем лишь довольно отдаленное представление о его содержании. Точнее, нам дается только «пересказ слов», ссылка, указание на что-то другое.

Миф, написанный, уже не миф. Поэтому данная книга – только половина того, что необходимо для корректного усвоения силовых линий повествования. Вторая половина заключена в голосе Евгения Всеволодовича Головина. Поэтому прочитав данную книгу, не следует переоценивать произошедшее: если читатель не имел счастья слышать голос Евгения Всеволодовича Головина – например, в его аудио-выпуске «Бесед о поэзии», ему можно позавидовать – впереди у него поиск этого аудио-альбома и несколько часов нечеловечески восхитительного опыта.

И все же данная книга совершенно необходима и сама по себе, самодостаточна как артефакт, как реликвия, как талисман. Не все книги, стоящие у нас на полках, мы читали с должным тщанием, признаемся. Кроме того, поняли мы в них, мягко скажем, далеко не все. Если чей-то профессиональный и наметанный взгляд заметит книгу Евгения Всеволодовича Головина «Мифомания» на вашей полке, кто знает, как может измениться ваша грядущая судьба. Ничего нельзя исключать заранее. Ничего.

* * *

Евгений Всеволодович умер после тяжёлой и продолжительной болезни, которая не сломила его могучего духа. Последнюю книгу он закончил практически накануне своей смерти.

В одной из своих песен Головин описывал то, каким он видит своё возвращение домой:

«Выхожу за поворот я

И на все четыре стороны света

Я иду, иду, иду к себе домой».

Мы думаем, что теперь он действительно дома.

Александр Дугин