ЕВРАЗИЯ - Факторы конфликтогенности экономического пространства Юга России

Южнороссийский макрорегион, превратившись в начале 90-х годов прошлого столетия из внутреннего в приграничный регион, ощутил на себе весь комплекс неоднозначных с экономической точки зрения последствий такого изменения своего статуса. Макрорегионон связывает в единую систему морские и сухопутные границы России с образовавшимися в 1991 году независимыми государствами (Казахстаном, Туркменистаном - на востоке, Грузией и Азербайджаном - на юге и юго-востоке, Украиной - на западе), а также с Ираном, Турцией, Болгарией, Румынией. Кроме того, макрорегион обеспечивает внешнеэкономические связи России со странами Средиземного моря, Ближнего и Среднего Востока. Однако, обеспечивая через свои морские порты около семидесяти процентов внешнеторгового грузооборота страны, сам регион занимает весьма скромное место во внешней торговле (около 5% от общероссийского значения).

Противоречие между необходимостью экономического развития и возможностями территории его обеспечить выступает потенциальным экономическим конфликтогеном пространства Юга России.

С геополитической точки зрения значение макрорегиона определяется его принадлежностью к евразийскому энергетическому поясу, включающему помимо южных субъектов РФ, государства Закавказья и Центральной Азии. Отсюда - пристальное внимание к региону со стороны ведущих мировых держав, интересы которых по многим позициям противоречат интересам экономического развития регионов России в рамках ее единого национально-экономического пространства. Противоречия геоэкономического и геополитического порядка частично разрешаются в повышении уровня конфликтности региона, что, в свою очередь, предопределяет ухудшение условий реализации его экономического потенциала.

С другой стороны, конфликтность региона определяется не только экзогенными факторами, во многом ее корни следует искать внутри самого региона, в частности, в протекающих политико-экономических процессах, в специфике экономического пространства макрорегиона.

Экономическое пространство представляет собой территорию, «насыщенную» взаимосвязанными хозяйственными объектами, территорию взаимодействия экономических агентов. Качество экономического пространства определяется такими характеристиками, как плотность, связность, равномерность и пропорциональность аллокации факторов производства.

Следует отметить, что практически по все социально-экономическим показателям Юг России занимает последние места, «конкурируя» главным образом лишь с Дальневосточным федеральным округом. Прежде всего, обращает на себя внимание такая характеристика экономического пространства, как плотность населения: здесь на 3,4% территории приходится 15% населения - плотнее заселен только Центральный федеральный округ, главным образом за счет таких регионов, как Москва и Московская область, а также некоторых других областей (Белгородской, Воронежской, Тульской, Тверской и др.). Тем не менее, на Юге России сосредоточены регионы с наибольшей по РФ плотностью заселения: Республика Северная Осетия-Алания - 84,6 чел./кв. км., Республика Кабардино-Балкария - 62,7 чел./кв. км., Краснодарский край - 65,8 чел./кв. км., Республика Адыгея - 58,7 чел./кв. км. и др.

Интересную аналитическую информацию дает показатель продуктивности территории, представляющий собой величину валового регионального продукта (ВРП), приходящуюся на единицу площади. В сопоставлении с показателем ВРП на душу населения этот индикатор дает достаточно красноречивую информацию относительно качества хозяйственного использования пространства региона: ВРП на душу населения на Юге России - самый низкий по округам и в среднем ниже соответствующего показателя по России в 1,9 раза, ни один субъект Юга России не приближается к среднероссийскому значению.

Более основательные результаты могут быть получены при более глубоком анализе, учитывающем как структурные элементы ВРП, конкретные особенности территории, структурные характеристики демографического и трудового потенциалов и т. д. Но даже такой предварительный взгляд позволяет сделать вывод о наличии для большинства регионов Юга России противоречия между необходимостью экономического развития и возможностями территории его обеспечить. А такое противоречие, по нашему мнению, выступает потенциальным экономическим конфликтогеном пространства Юга России.

Другой важнейшей характеристикой качества экономического пространства является его связность, которая определяется в первую очередь развитием транспортной инфраструктуры. В этом отношении Юг России характеризуется широкой и многоотраслевой транспортной инфраструктурой. По плотности железнодорожной сети практически все регионы округа (за исключением Калмыкии и Карачаево-Черкесии) в 2-3 и более раз превышают общероссийский показатель. Особенно густая сеть в равнинной части округа (Краснодарский край и Ростовская область), а также в Адыгее и Северной Осетии. По плотности автомобильных дорог заметно выделяются Северная Осетия (3 место в РФ), Кабардино-Балкария (6 место в РФ) и Адыгея (9 место в РФ). С одной стороны, это положительная характеристика экономического пространства, т. к. высокая плотность населения с густотой транспортных коммуникаций делает доступным жителям всех периферийных населенных пунктов городские объекты производственной и социальной инфраструктуры.

Но, с другой стороны, отдельные части территории Юга России испытывают повышенную демографическую, производственную, транспортную нагрузку, что становится причиной деградации природной среды региона, ухудшения не только его производственного потенциала, но и экологической среды обитания населения, повышением социальной нагрузки на экономику регионов, в том числе и на достаточно скудные территориальные бюджеты.

Последствия демографических процессов, имевших место на территории округа в течение последнего времени, также неоднозначны. Следует учитывать, что на фоне общероссийского «вымирания» населения южный регион отличался наличием регионов с положительным приростом населения (Дагестан, Ингушетия, Кабардино-Балкария, Калмыкия). При этом для Ингушетии характерна самая высокая в РФ рождаемость и самая низкая смертность. Не останавливаясь на деталях естественно-демографических процессов, следует отметить следующее. Во-первых, анализ естественного движения населения по субъектам Российской Федерации позволяет сделать вывод, что отрицательные коэффициенты присущи, как правило, русскоязычным областям или регионам с преобладанием русского населения. Такие процессы в области естественного движения населения меняют национально-этнический состав населения РФ и Юга России в том числе. Это является достаточно серьезным латентным фактором обострения межэтнических отношений.

Естественно-демографические процессы необходимо рассматривать во взаимосвязи с миграционными. Поскольку проблема миграции населения достаточно самостоятельна и многоаспектна, а также учитывая то обстоятельство, что сегодня ей уделяется достаточно внимания со стороны научного сообщества, здесь следует отметить следующее. На Юге России по интенсивности миграционных потоков в течение 90-х годов прошлого столетия особо выделялись Краснодарский, Ставропольский края, Ингушетия, Северная Осетия.

Миграционные потоки на Юге России имеют этнический характер, т. е. представляют собой перемещение представителей той или иной этнокультурной группы на другую территорию. Исследователи выделяют две группы миграций на Юге России в зависимости от этнических принадлежностей мигрантов и причин миграции: миграция автохтонных народов и миграция русского этноса и других не автохтонных этнических групп. Первая обусловлена внутриэтническими причинами (демографическим процессом, изменением структуры занятости). Миграция русского этноса и других не автохтонных этнических групп вызвана внешними причинами: межэтнической напряженностью и конфликтностью в местах проживания, кризисом индустриального производства, в котором занято большинство русского населения республик Северного Кавказа.

Этнические миграции привели к изменению баланса этнических групп во всех субъектах РФ, расположенных на территории Юга России. Следствием стало увеличение этнической мозаичности населения Азово-Черноморского субрегиона Северного Кавказа (Краснодарский и Ставропольский края и Ростовская область), значительное снижение численности русского населения во всех республиках Северного Кавказа, усиление моноэтничности населения ряда республик (Ингушетия, Северная Осетия, Чечня).

Неоптимальные, плохо регулируемые миграционные процессы, как правило, приводят к обострению отношений между постоянным и прибывшим населениями территорий. Мигранты оказывают дополнительную нагрузку на социальную инфраструктуру и бюджеты территорий, влияют на ценовую конъюнктуру рынка жилья, усиливают давление на предложение на рынке труда. Мигранты не только заполняют определенные «структурные» лакуны на рынке труда, но и порой, пользуясь создаваемыми этническими сетями (своеобразный «этнический капитал» как элемент «социального капитала»), занимают и монополизируют высокодоходные места, что естественно вызывает негативную реакцию со стороны местного населения. Кроме указанных социально-экономических аспектов межэтнической напряженности необходимо учитывать и культурные, ментальные и пр. различия, способные в определенных условиях выступить мощным конфликтогеном.

Кроме того, следствием усиления моноэтничности Северо-Кавказских республик, «исхода» русскоязычного населения с их территорий стало усиление роли традиционных институтов (семейно-родственных, клановых и пр.). Появление и укрепление этнополитических элит, организованных по типу «большой семьи», кроме усиления безответственности и безнаказанности, а также нарастания непрофессионализма в области управления имеет также и четко фиксируемые негативные экономические последствия. Во-первых, это выступает тормозом межрегиональной кооперации. Во-вторых, это тормозит развитие рыночных процессов, взамен которых возникают и устойчиво функционируют кланово-семейные группировки. В периодической печати достаточно свидетельств существования такого рода «семейных» подрядов в Северо-Кавказских республиках.

Относительно степени «рыночности» региональных хозяйств можно судить по таким индикаторам, как развитие малого предпринимательства (здесь лидируют Ростовская область, Краснодарский край, Волгоградская область, Ставропольский край, а наихудшие позиции у КЧР, Калмыкии, Ингушетии), а также активность иностранных инвесторов на территории региона, измеряемая объемами иностранных инвестиций.

Практически полностью отсутствовали иностранные инвестиции в период с 1996 по 2002 год во всех регионах Северного Кавказа (за исключением Адыгеи, отчасти КБР и КЧР, а также Дагестана на начальном этапе). Такая ситуация в инвестиционной сфере определяется соответствующим инвестиционным климатом. Так, в соответствии с результатами рейтинга инвестиционной привлекательности регионов РФ, только Адыгея имела незначительный потенциал при умеренном риске. Остальные же республики обладают либо пониженным потенциалом при высоком риске (Дагестан), либо незначительным потенциалом при высоком риске (КБР, Калмыкия, КЧР, РСО-А), либо низким потенциалом и экстремальным риском (Ингушетия, Чечня). Среди структурных элементов инвестиционных рисков высоким удельным весом отличаются политические, экономические, финансовые, социальные, криминальные и законодательные (последние в особенности для КЧР и Ингушетии). Среди частных инвестиционных потенциалов наиболее проблемными для регионов Северного Кавказа являются в основном инновационный, финансовый, производственный.

Отчасти именно неблагоприятным инвестиционным климатом может быть объяснена структура инвестиций в основной капитал по источникам, в которой доминируют до сих пор бюджетные источники. Инвестиции в основной капитал осуществлялись практически полностью за счет бюджетов разных уровней практически во всех республиках. Если же учесть степень дотационности многих республиканских бюджетов, то становится очевидным, что инвестиционный процесс в этих регионах практически полностью зависит от финансовых «вливаний» из федерального центра, ресурсы которого, мягко говоря, не безграничны. Да и идеология бюджетной политики последних лет направлена на сокращение государственного бремени в экономике. Отсюда возникает перспектива нарастания социальной напряженности в случае отсутствия радикального решения инвестиционных проблем региона.

Снижение объема инвестиций является благоприятной почвой для возникновения теневых структур в экономике. Значительная часть теневой экономики остается неучтенной официальной статистикой, однако о ее масштабах можно судить по косвенным индикаторам. Так, если сопоставить динамику обеспеченности собственными автомобилями населения округа с динамикой реальных денежных доходов, выводы напрашиваются однозначные. Если количество автомобилей у жителей округа увеличивается, что совпадает с общероссийской динамикой, то этого отнюдь нельзя сказать об изменении доходов. Аналогичные выводы о значительном распространении теневой экономике можно сделать, если провести анализ жилищного строительства регионов Юга России.

Еще один сюжет, связанный с инвестиционными процессами на Юге России, который является достаточно мощным конфликтогенным фактором. В данном случае речь идет о возросшем интересе к некоторым промышленным объектам региона со стороны трансрегиональных корпораций. Речь идет в данном случае не о тех финансово-промышленных группах, которые связывают свои интересы с регионом на длительную перспективу. Речь идет о так называемых «акционерных войнах», которые уже имели место на территории округа. Конфликт интересов, порождаемый нерешенностью проблем собственности и управления, приводит к дестабилизации производства, выведению прибыли за пределы региона, оскудению региональных бюджетов, что имеет прямым следствием нарастание негативных тенденций на рынке труда, рост социальной напряженности. В этой связи насущной потребностью является выработка механизмов правового регулирования согласования баланса региональных и корпоративных интересов.

Важное значение для определения перспектив развития и проведения демографической политики, снижения конфликтогенного потенциала населения округа имеет учет возрастного состава населения. Специфика возрастной структуры населения определяет не только особенности и перспективы его воспроизводства, перспективы формирования и воспроизводства трудовых ресурсов, но и отражаются на дифференцированности мировоззрений и мировосприятия, на разности политических взглядов и активности и пр. Так, по данным социологических исследований, повышенная склонность к конфликтному поведению проявляется лицами в возрасте до 30-ти лет, с низким уровнем доходов и подверженными страху потерять работу.

В целом все субъекты Юга России (за исключением Астраханской области) имеют демографическую нагрузку выше среднероссийского уровня, причем это достаточно устойчивая тенденция. При этом следует учитывать особенности нагрузки со стороны различных групп населения. Так, прогрессивный тип структуры населения (преобладает население моложе трудоспособного возраста) характерен для Дагестана, Ингушетии, Калмыкии, Кабардино-Балкарии (с сохранением тенденции). Регрессивный тип структуры характерен для Адыгеи (неустойчиво), Северной Осетии (неустойчиво), Краснодарского края (неустойчиво), Ставропольского края (неустойчиво), Волгоградской области (неустойчиво), Ростовской области (неустойчиво). Стационарный тип демографической структуры отмечается в Карачаево-Черкесии, Астраханской области (оба субъекта демонстрируют тенденцию к нарастанию регрессивности структуры).

Такая специфика демографической структуры соответственно актуализирует социально-экономические проблемы в области:

пенсионного обеспечения и социальной защиты взрослого населения;

социальной защиты детей;

с учетом низких экономических показателей (о них речь ниже) обостряет проблему занятости, особенно среди молодежи;

гармоничного, согласованного развития рынка труда и рынка образования.

Особую важность и по сути одно из центральных мест занимает проблема занятости населения Юга России. Безработица не только была на протяжении всех 90-х гг. прошлого столетия одной из актуальнейших проблем региона, но и продолжает оставаться таковой по сей день. В составе структурных факторов безработицы в первую очередь следует выделить отраслевую структуру хозяйства, учет которой сводится, в основном, к анализу функционирования тех отраслей, которые занимают доминирующее положение на той или иной территории.

В течение 90-х годов XX века в структуре промышленного производства в регионах Юга России произошли определенные изменения. Во-первых, почти повсеместно возросла доля электроэнергетики, главным образом за счет относительного сокращения удельного веса других отраслей. Во-вторых, повсеместно сократился удельный вес машиностроения и металлообработки, особенно сильно - в Калмыкии и КЧР (в 2,5-3 раза), РСО-А, КБР, Астраханской области, Адыгее, Дагестане (в 1,5 раза). Такая же тенденция характерна для легкой промышленности, которая оказалась в наиболее кризисном положении. В-третьих, в некоторых регионах относительно возросла доля пищевой промышленности и т. п.

Выбор между состояниями экономики без учета соображений справедливости невозможен. Любой подход, претендующий на технократичность и отрешенность от системы ценностей обречен на провал.

В России в целом, а в ее южных регионах - в частности, трансформационный спад экономики особенно негативно отразился на сельскохозяйственных регионах. За годы реформ не удалось стабилизировать ситуацию на рынке труда. В ряде сельскохозяйственных регионов безработицей охвачено от 20 до 50% экономически активного населения, причем высокий уровень безработицы сопровождается ростом ее продолжительности. Учитывая же аграрную специализацию макрорегиона (ок. 15% его ВВП формируется в сельскохозяйственном производстве и ок. 19% - в промышленности), менее перспективную с точки зрения долгосрочного макроэкономического развития, можно прогнозировать сохранение напряженности на рынке труда в обозримом будущем.

За период рыночных преобразований наибольшему изменению подверглись отрасли промышленности (сокращение удельного веса в структуре занятости на 26,4%), торговли и общественного питания (рост удельного веса почти на 100%), и почти на 200% (!) вырос удельный вес отрасли управление в общей численности занятых в экономике. А если учесть, что всё это происходило на фоне сокращения абсолютной численности занятых в национальном хозяйстве, то напрашивается вывод, что изменение отраслевой структуры занятости отнюдь не свидетельствует о глубокой и целенаправленной структурной перестройке национального хозяйства. Скорее налицо адаптивное поведение населения в сфере занятости как реакция на глубокий экономический спад, падение объемов промышленного производства.

Исходя из хозяйственной специализации регионов, специфичности сформированных в них хозяйственных комплексов можно говорить о существенных различиях не только в отраслевой, но и в региональной адаптации. Предприятия сырьевых отраслей и отраслей, ориентированных на экспорт, увеличили численность занятых, тогда как в легкой промышленности резко сократились численность работников предприятий и производительность труда. Значительное сокращение занятости произошло в таких отраслях промышленности, как машиностроение и металлообработка, приборостроение.

Таким образом, отсутствие целенаправленной структурной политики, как на макро, так и на мезоэкономическом уровне, отказ правительства от сознательного выстраивания и реализации приоритетов структурной политики, приводит к консервации неэффективной структуры занятости, нарастанию негативных тенденций на рынках труда (увеличение безработных, усиление напряженности на рынке труда), дальнейшему рассогласованию, дисбалансу на рынках труда и образования.

Важным ресурсом в развитии рынка товаров и услуг, в создании новых рабочих мест и снижении безработицы, в повышении конкурентной среды является развитие малого и среднего предпринимательства. В региональном разрезе наблюдалась отрицательная корреляция между динамикой малого бизнеса и уровнем безработицы (как регистрируемой, так и общей), а также динамикой напряженности рынка труда. Это вполне объяснимо и логически, поскольку малый бизнес, заполняя образовывающиеся в результате рыночных преобразований ниши во многих сферах хозяйства, представляет собой своеобразный буфер, поглощающий высвобождающуюся в результате экономического спада рабочую силу и, таким образом, смягчая последствия сокращения производства.

Многие исследователи отмечают такую особенность безработицы на Юге России, как ее четко фиксируемая молодежная направленность. Средний возраст безработных на Юге России меньше, чем по РФ, причем особой «молодостью» выделяются Дагестан, Кабардино-Балкария, Карачаево-Черкесия, Калмыкия. Особо примечательным является то обстоятельство, что во многих республиках в безработных явно доминирует молодое население. Так, на возрастную группу от 20 до 29 лет приходится более 30% безработных в Дагестане, Адыгее, Северной Осетии, Калмыкии. Причинами этого, кроме вышеназванных причин структурно-экономического порядка являются также диспропорции между рынком труда и рынком образовательных услуг.

В новых политико-экономических и социокультурных реалиях, определяемых контурами с той или иной степенью успешности формирующегося информационного общества, принципиально меняется не только роль образования, его характер, но и претерпевает трансформацию вся система отношений в сфере образования, в частности - высшего. Одновременно российская рыночная система отношений ставит высшую школу в совершенно уникальные (прежде всего, с точки зрения наличия опыта) условия.

В области предоставления услуг высшего профессионального образования наблюдается достаточно жесткая конкурентная борьба между основными субъектами предложения образовательных услуг: коммерческими (частными) и некоммерческими (государственными) высшими учебными заведениями. Причем, положение государственных учебных заведений оказывается заведомо затрудненным. С одной стороны, коммерческие наиболее адекватны по своей сути рыночным отношениям. Государственные же образовательные учреждения в отличие от коммерческих объективно должны не только учитывать конъюнктуру рынка, но и сами активно формировать структуру спроса исходя из общегосударственных приоритетов и задач. С другой стороны, коммерческие вузы не только отвоевывают у государственных часть спроса на свои услуги, но также используют интеллектуальный, кадровый ресурс последних, тем самым подрывая их конкурентные преимущества.

Особое звучание проблемы становления высшей школы в условиях формирования рынка образовательных услуг приобретают в наиболее сложном и полиэтничном регионе РФ - на Юге России. Сегментация социокультурного пространства Юга России, переориентация с общероссийского на западное или восточное пространство, вызвана противоречивыми последствиями взаимодействия процессов глобализации, регионализации и этнизации. Следствием стало ослабление интеграционных связей по вертикали (с федеральным центром) и по горизонтали (между субъектами РФ).

Высшая школа в XX веке на Юге России играла ведущую роль в консолидации ее социокультурного пространства. В прежней социально-экономической системе в национальных республиках Северного Кавказа объективно преимущество отдавалось подготовке гуманитарных кадров, которые играли роль стабилизирующего этнополитического фактора, работая в основном внутри своих этнических структур. В период рыночной трансформации произошел распад такой системы. На фоне глубочайшего экономического спада это обострило ситуацию на региональном рынке труда, привело к деструкциям, национализму и т. п. Сегодня задачи государства в области формирования кадров высшей квалификации определяются не только потребностями развития хозяйства региона, но и соображениями национальной целостности и безопасности, связанными со сложностью полиэтничной и поликонфессиональной структуры южноросиийского региона. Эту задачу государство объективно способно реализовать главным образом через государственный сектор образования при одновременном воздействии на коммерческий сектор посредством как прямых, так и косвенных регуляторов.

Условием модернизации полиэтничного региона, вывода его из хронического кризиса и возвращения ему роли органичной части единого российского пространства является восстановление интегративной роли высшего образования на Юге России. А для этого государство должно выделить гуманитарный сектор экономики (культуру, науку, образование, здравоохранение) в качестве приоритета в реализации своей экономической политики. Никакие призывы к повышению «социальной ответственности бизнеса» не смогут коренным образом переломить ситуацию при отсутствии «социальной ответственности государства. А для этого, несомненно, необходимы не только финансово-экономические ресурсы, но и прежде всего политическая воля.

Очень часто говоря о конфликтах, употребляю термин «социальная напряженность». Действительно, это состояние (социальной напряженности) свойственно конфликту, сопровождает последний. Социальная напряженность выступает особым состоянием общественного сознания и поведения, проявляется в специфическом восприятии действительности, ее оценки. В общем случае напряженность возникает вследствие сохранения длительное время рассогласования между потребностями, интересами, ожиданиями основной массы населения и степенью их фактического удовлетворения. В состав системы показателей социальной напряженности обязательно входят характеристики субъективного восприятия людей: мнения относительно тех или иных событий, характеристики меры удовлетворения жизненно важных потребностей, доверие к правительству и руководящим лицам и т. д.

Мы отнюдь не склонны абсолютизировать экономические факторы социальных конфликтов. Причинность в современном обществе характеризуется сложностью, а порой и противоречивостью. Конфликты же как порождаются, так и проявляются в объективно существующих социальных противоречиях. Наличие конфликтной ситуации свидетельствует о том, что в обществе имеют место деструктивные процессы, фиксирует присутствие дезинтеграционных тенденций в функционировании конституирующих и стабилизирующих структур данного общества.

Опасность дезинтеграции национальной экономики, ослабления целостности общества и государства, нарастания региональных кризисов и межрегиональных конфликтов во многом связана с усилением региональной дифференциации. Неравенство, в том числе и распределения, является не абсолютным, а относительным конфликтогеном. Как объективно не возможно существование абсолютно равномерного размещения факторов, производств по территории страны и региона, так и невозможно достижение абсолютного равенства в распределении. Поэтому в данном случае речь должна идти о межрегиональных различиях общих уровней экономического развития и уровней (качества) жизни.

Анализ причин поведения различных сторон в тех или иных конфликтах приводит к выводу о том, что они сводятся к стремлению удовлетворить свои интересы. Здесь следует оговориться, что другой класс конфликтов - ценностные конфликты, в отличие от конфликтов интересов имеют более четко выраженный идеологический характер, и в этой связи не явились непосредственным предметом данной статьи. Экономические факторы более непосредственно детерминируют конфликты интересов, чем конфликт ценностей.

Экономические интересы имеют тенденцию к превращению в интересы политические в тех случаях, когда неудовлетворенные экономические притязания, вызывая социальную напряженность, не получают разрешения в своей сфере. В свою очередь, любые политические и экономические интересы получают определенное ценностное обрамление, основывающееся на интерпретации фундаментальных вопросов взаимоотношения человека и общества, индивида и государства, личной свободы и общественной необходимости, роли государства и границах рынка и т.п. Каждое экономическое состояние характеризуется определенным размещением ресурсов и распределением результатов экономической деятельности. Соответственно, состояния экономики можно сравнивать с точки зрения эффективности размещения ресурсов и справедливости распределения продуктов, полученных при использовании этих ресурсов. При этом одной из самых давних иллюзий экономической науки является вера в то, что «эффективность» и «справедливость» могут быть каким-то образом разделены.

В современном обществе индивиды одновременно являются гражданами (один человек - один голос) и участниками рыночного обмена (один рубль - один голос). Наиболее острые противоречия возникают между гражданскими правами и правами собственности, между правами и возможностями. Именно поэтому выбор между состояниями экономики без учета соображений справедливости невозможен. Любой подход, претендующий на технократичность и отрешенность от системы ценностей обречен на провал.