ЕВРАЗИЯ - Средний класс: идеология, семантика, экзистенция

Наука и идеология: проблема метода

Ни одно слово, которое мы употребляем в ходе социальных или политических дискуссий и анализов, не является идеологически нейтральным. Вне идеологии они вообще полностью теряют свой смысл, и невозможно однозначно определить к ним свое отношение, так как содержание любого высказывания определяется контекстом, семантическими структурами, своего рода операционной системой. Когда мы живем в обществе с однозначной идеологией, открыто утверждаемой в качестве доминирующей, все становится достаточно понятным.

Значения слов напрямую вытекают из идеологической матрицы, которая закладывается через воспитание, обучение, образование и поддерживается открыто действующим идеологическим аппаратом власти. Власть формирует язык, определяет смысл дискурса, навязывает - чаще всего с опорой на репрессивные (в широком понимании) меры - границы и моральный окрас основного набора политологических и социологических понятий и терминов.

Средний класс и дискуссии вокруг него отражают идеологический заказ либералов в российской политической и экономической элите.

Если мы живем в обществе, где доминирует коммунистическая идеология, такие понятия как «буржуазия», «фашизм», «капитализм», «спекуляция» и т. д. приобретают не просто строго отрицательное содержание, но и особый смысл, с которым категорически не согласятся ни капиталисты, ни фашисты, ни спекулянты. Расхождение будет не просто в знаках, но и в самом значении слов. То, как коммунист видит фашиста или капиталиста, самому фашисту и капиталисту представляется карикатурой, извращением. И, естественно, наоборот: фашисту фашизм кажется естественным, коммунизм - очевидным злом, а самого себя он понимает и видит радикально иначе, нежели его идеологические противники.

Также и капиталист. Для него коммунизм и фашизм представляются почти равновеликим злом. Самого себя капиталист, буржуа таковым чаще всего вообще не мыслит и не считает. Спекуляция для него форма реализации естественных экономических прав, а систему, которую он защищает, он обычно осмысляет как общество свободы, открытое общество. И ни марксистский анализ присвоения прибавочной стоимости, ни фашистская критика процентной паутины и международной финансовой олигархии, узурпировавшей власть над народами и нациями, ни в чем его никогда не убедят.

Идеологии подобны религиям, поэтому Карл Шмитт говорит о «политической теологии». Каждый свято верит в свои ценности и идеалы, и критика или апология альтернативных ценностей чаще всего никакого эффекта не оказывает (кроме отдельных случаев смены конфессии, что бывает и в истории религии и в истории политических учений).

Поэтому, прежде чем всерьез говорить о том или ином термине, необходимо определить в каком идеологическом контексте мы будем его рассматривать. Мне возразят: наука должна занимать нейтральную позицию. Это невозможно. В таком случае наука претендовала бы на статус метаидеологии, то есть некой «подлинной идеологии», относительными формами которой являются все остальные идеологии. Но с этим никто не согласится, даже если такие амбиции кому-то придет в голову афишировать.

В области религий периодически возникают синкретические учения, претендующие на то, что они являются выражением «абсолютной истины», тогда как все исторические религии суть ее относительные проявления. Но, как правило, большой популярностью такие течения не пользуются, оставаясь достоянием довольно узких кругов, а крупными конфессиями они отвергаются как «ереси». Наука также не может претендовать на статус метаидеологии и оставаться релевантной. Но от обычной идеологии она отличается тремя особенностями:

1. четко рефлексирует структуры идеологической парадигмы, которую рассматривает (обычные люди и не подозревают, что то, что им представляется «личным мнением» есть вторичный и даже третичный продукт идеологической обработки, механизмы которой от них совершенно скрыты);

2. использует при анализе идеологического дискурса приемы классической логики (законы Аристотеля и принцип достаточного основания Лейбница);

3. способна построить компаративную матрицу соответствий между различными идеологиями, сопоставляя как сами структуры в их основаниях, так и устанавливая симметрии и оппозиции между отдельными дискурсами и их элементами.

Поэтому при рассмотрении любого концепта или термина можно поступить двояко: либо толковать его с позиции той или иной идеологии, не углубляясь в ее основания и не проводя сравнений с альтернативными толкованиями (это уровень пропаганды и низкокачественной прикладной аналитики / журналистики), либо обратиться к научному методу, что никак не освобождает нас от приверженности той или иной идеологии, но заставляет рассуждать, соблюдая три вышеназванных правила научного подхода (парадигма, логика, компаративистика).

Именно в этом научном ключе мы и предлагаем рассмотреть понятие «средний класс».

От касты к классу

Понятие «средний класс» является ключевым для либерально-капиталистической идеологии. Хотя само по себе оно появилось позднее, нежели марксистская теория классовой борьбы и знаменитое коммунистическое учение о двух антагонистических классах - буржуазии и пролетариате, само значение термина «средний класс» имеет более долгую историю и уходит корнями в период буржуазных революций и подъема Третьего сословия, претендовавшего отныне на монополию в политической и экономической сферах.

Прежде чем рассмотреть собственно «средний класс», обратимся к понятию «класса» в целом. Класс - это концепт социального устройства эпохи Нового времени. Древнейшие Государства и социально-политические системы строились на принципе каст. Под «кастой» следует понимать учение о том, что внутренняя природа разных людей качественно различается: есть божественные души и души земные (звериные, демонические). Каста отражает именно эту природу души, изменить которую человек при жизни не в состоянии. Каста фатальна. Нормальное общество, в этом понимании, должно строиться таким образом, чтобы люди божественной природы были вверху (элита), а люди земной (звериной, демонической) природы - внизу (массы). Так устроена индийская система варн, аналогичными были древнеиранское, вавилонское, египетское и иные общества.

На смену этой теории каст пришла более гибкая теория сословий. Сословия также предполагают различие в природе людей (существование высших и низших), но здесь факт рождения в том или ином сословии не рассматривается как последняя и единственная инстанция при определении принадлежности к тому или иному социальному статусу. Сословие можно изменить, если представитель низшего сословия совершает подвиги, демонстрирует уникальные духовные качества, становится частью священства и т. д.

Наряду с кастовым принципом здесь действует принцип меритократии, награды за заслуги, которая распространяется и на потомков того, кто совершает подвиг (аноблирование). Сословное общество преобладало в христианской цивилизации вплоть до конца Средневековья. В сословном обществе высшими сословиями являются священники (клир) и воины (аристократия), а низшим - Третьим сословием - крестьяне и ремесленники. В кастовом обществе точно также высшими были жрецы и воины (брахманы и кшатрии в Индии), а низшими - крестьяне, ремесленники и торговцы (вайшьи).

Новое время стало эпохой низвержения сословного общества. Буржуазные революции Европы потребовали отмены сословных привилегий высших сословий (клира и военной аристократии, дворянства) в пользу Третьего сословия. Но носителями этой идеологии стали не крестьяне, связанные с традиционным обществом спецификой сезонного труда, религиозной идентичностью и т. д., а более подвижные горожане [1]. Термин «горожанин», то есть житель города, является строго тождественным термину «гражданин» и «буржуа» («bourgeois» образовано от германского слова «Burg», «город»). Поэтому Новое время вывело на первый план именно горожанина-гражданина-буржуа в качестве нормативной единицы.

Буржуазные революции упразднили власть Церкви (клир) и аристократии (дворянство, династии) и выдвинули модель построения общества на основании доминации Третьего сословия, представленного как раз горожанином-гражданином-буржуа. Это и есть капитализм. Капитализм, побеждая, отменяет сословные различия, но сохраняет имущественные. Так возникает представление о классе: класс означает показатель меры материального неравенства. Буржуазия упраздняет сословное неравенство, но сохраняет материальное. Поэтому классовым в полном смысле слова является именно буржуазное капиталистическое общество Нового времени. До этого в Средневековье сословная принадлежность была главным социальным признаком. В Новое время вся стратификация общества свелась к признаку материального богатства. Класс - явление Нового времени.

Антагонистические классы в марксизме

Ярче всего, однако, классовую природу буржуазного общества осмыслили не идеологи буржуазии, а Маркс. Он построил на понятии класса свое революционное учение. В основе его лежала главная идея: классовое общество и свойственное ему имущественное неравенство, возведенное в главный критерий, обнажает сущность природы общества, человека и истории. В классовой картине Маркса всегда есть богатые и бедные, причем богатые постоянно богатеют, а бедные беднеют. Следовательно, существует два класса - буржуазия и пролетариат, и их борьба есть мотор и смысл всей социально-политической и экономической истории.

На этом строится весь марксизм: когда мы говорим о классах, мы говорим о двух антагонистических классах, различия между которыми не относительны, но абсолютны, так как каждый из них воплощает в себе две непримиримые Вселенные - мир Эксплуатации и мир честного Труда. Есть два класса: класс Труда (пролетариат) и класс Эксплуатации (буржуазия). В капиталистической системе доминирует класс Эксплуатации. Класс Труда должен осознать себя, восстать, свергнуть класс Эксплуататоров, создать вначале Государство Труда (рабочего класса), социализм, а затем, когда все остатки буржуазного общества будут истреблены, возникнет коммунистическое, уже полностью бесклассовое общество. Но это бесклассовое общество, по Марксу, возможно только после победы пролетариата и радикального уничтожения буржуазии.

Для Маркса «среднего класса» просто не может быть. Этот концепт в идеологии марксизма не имеет никакой самостоятельной семантики, так как все то, что находится между буржуазией и пролетариатом (например, мелкая буржуазия или зажиточное крестьянство - кулаки и середняки) сущностно относится либо к буржуазии, либо к пролетариату. «Средний класс» для марксистов - фикция. Его не существует, а сам концепт есть не что иное, как инструмент идеологической пропаганды капиталистов, пытающихся обмануть пролетариат, пообещав ему в будущем интеграцию в класс буржуазии (чего, по Марксу, произойти не может, так как присвоение прибавочной стоимости препятствует в корне процессу обогащения пролетариев).

Из этого можно сделать такой вывод: термин «средний класс» для марксистов представляет собой фикцию, искусственную фигуру буржуазной идеологии, призванную скрыть реальную картину общества и процессов в нем протекающих. При этом марксисты признают факт перехода от сословного общества к классовому, а следовательно, согласны с буржуазией в том, что общество материального неравенства (классовое) «прогрессивнее», чем общество неравенства сословного, но расходятся в том, что для коммунистов это не «конец истории», а лишь начало полноценной революционной борьбы, тогда как либералы настаивают на том, что материальное неравенство полностью морально и оправдано, а стремление коммунистов к материальному равенству, напротив, есть аморализм и патология. Для либералов «конец истории» наступает тогда, когда все становятся «средним классом». Для коммунистов - тогда, когда пролетариат полностью уничтожит буржуазию и построит коммунистическое общество полного равенства.

Класс как средний класс в либерализме

В либеральной идеологии понятие класса имплицитно наличествовало с самого начала, но полноценное воплощение оно получило лишь в ходе становления социологии, которая пыталась сочетать многие авангардные тезисы марксизма (в частности, центральность понятия класса) и буржуазные установки, представляя собой некую гибридную форму, идеологически располагающуюся между коммунизмом и либерализмом, но приоритетно акцентирующую именно научный подход (то есть те три критерия, которые отделяют науку, пусть и идеологизированную, от чистой идеологии). В самой социологии можно выделить два полюса - социальный (школа Эмиля Дюркгейма, теории Питирима Сорокина и т. д.) и либеральный (Макс Вебер, Чикагская школа в США и т. д.).

В любом случае, спецификой либерального понимания класса является убежденность в том, что в нормативном буржуазном обществе существует лишь один класс, а все различия между низами и верхами являются относительными и условными. Если для Маркса классов всегда два, и они находятся в непримиримой вражде, то для либералов (например, для Адама Смита) класс всегда сущностно один, и этим классом является буржуазия. Буржуазия охватывает собой номинально все капиталистическое общество. Самые бедные слои этого общества представляет собой недобуржуазию. Самые богатые - сверхбуржуазию. Но социальная природа всех людей качественно одинакова: всем даются равные стартовые возможности, отталкиваясь от которых буржуа может либо состояться с той или иной степенью успеха, а может и не состояться, рухнув в недобуржуазию.

Поэтому Адам Смит и берет в качестве нормативной ситуации следующий классический либеральный нарратив. Булочник нанимает рабочего, недавно приехавшего в город на заработки. Поработав в качестве подручного у хозяина, наемный рабочий учится печь хлеб, наблюдает за организацией процесса взаимодействий с поставщиками зерна и с клиентами. Через какое-то время предприимчивый рабочий берет кредит и сам организует пекарню. Поработав вначале самостоятельно, через определенное время он нанимает себе подручного, приехавшего в город на заработки, и весь цикл повторяется.

В этой модели мы видим следующее: все общество мыслится как средний класс. Но есть уже средний класс и пока еще не средний класс. Наемный рабочий не образует в этой картине какого-то особого типа, но представляет собой потенциального буржуа, тогда как готовый булочник есть актуальный буржуа, но и он, разорившись, теоретически может оказаться в положении наемного рабочего (недобуржуа). Если, по Марксу, количество богатства в обществе есть фиксированная величина, и именно этим обосновывается наличие двух классов (владеющие богатством никогда не пойдут на то, чтобы делиться им с бедными, поскольку речь идет о zero sum game), то, по Адаму Смиту, богатство постоянно увеличивается, и следовательно, границы среднего класса непрерывно расширяются. Капитализм основан на презумпции постоянного роста благосостояния всех членов общества, и в идеале все человечество должно стать средним классом, то есть буржуазией.

При этом в рамках либеральной идеологии есть два подхода к среднему классу. Первый соответствует левым либералам: они настаивают на том, чтобы сверхбуржуазия, крупная буржуазия сознательно поделилась определенной частью доходов со средней и мелкой буржуазией, так как это приведет к стабильности системы и к ускорению роста среднего класса в глобальном масштабе. Второй свойственен правым либералам: они возражают, что обременение крупной буржуазии социальными проектами противоречит духу свободного предпринимательства и тормозит динамику развития капиталистической системы, поскольку именно крупная буржуазия дает стимул роста средней буржуазии, а та, в свою очередь, подстегивает мелкую буржуазию и недобуржуазию. Соответственно, понятие среднего класса для левых либералов становится идеологическим лозунгом, моральной ценностью, а для правых либералов рост среднего класса есть естественное следствие развития капиталистической системы и не требует особого внимания или возведения в ценность.

Класс как социальная страта в социологии

В социологии эта базовая идеологическая установка либерализма на примат среднего класса проявляется в релятивизации модели стратификации. Социологи делят общества на три класса - верхний, средний и нижний (иногда к этому добавляют андер-класс - чистых маргиналов и социальных девиантов), но эти классы не тождественны ни марксистским, ни строго либеральным (так как либерализм знает только один класс, средний, а остальные мыслятся как его идеовариации). Это деление есть фиксация измерения индивидуумов по четырем показателям: материальный достаток, уровень известности, местоположение в административной иерархии, уровень образования. На основании строго количественных критериев любого человека можно отнести к одной из трех социальных страт.

Здесь понятие класса не имеет никакого прямого идеологического содержания, но, как правило, применяется к буржуазному обществу, где, собственно, социология как наука и появилась. Эти социологические классы, отождествляемые с социальными стратами, следует отделять от марксистских классов и от нормативных представлений либералов относительно среднего класса как всеобщего и единственного класса.

В таком случае в рамках буржуазного контекста борьба за права андер-класса или поддержка низшего класса (в социологическом смысле) вполне может рассматриваться как левое продолжение либерального подхода: внимание к низшим слоям буржуазного общества обуславливается стремлением облегчить их интеграцию в средний класс, то есть подтянуть их до уровня буржуа. Для правых либералов такое подтягивание «аморально», поскольку противоречит главному принципу социальной свободы: опора на собственные силы (self-help) и честная конкуренция (сильные выигрывают, слабые проигрывают, но таковы правила игры - все должны стремиться стать сильными). Экстремальной версией правого, даже крайне правого либерализма является «объективизм» Айн Рэнд [2].

Средний класс в националистической перспективе

Нам осталось рассмотреть последнюю идеологическую систему Нового времени - национализм. Национализм есть вариация буржуазной идеологии, настаивающей на том, что нормативным горизонтом буржуазного общества должно быть не все человечество (открытый космополитизм классических либералов, глобализм), но общество в границах национального Государства. Максимальной единицей интеграции берется нация. В рамках нации рынок открытый. Но в межгосударственной системе экономическая деятельность переходит на уровень Государств, а не частных акторов. Отсюда легитимация таких инструментов как тарифная политика, протекционистские меры и т. д.

Национализм мыслит средний класс не абстрактно, а конкретно, как средний класс данного национального образования, Государства. Национализм также как и либерализм принимает за нормативную фигуру общества горожанина-гражданина-буржуа, но акцент ставит именно на гражданине, причем гражданине данного национального Государства. Нация как политическое образование становится синонимом буржуазного общества. За пределом этого общества для националиста существует только зона национального и социального риска. Нация здесь мыслится как сообщество среднего класса. И задача состоит в том, чтобы интегрировать низшие страты в национальное целое, в том числе и с помощью социалистических мер. Поэтому национализм может обладать рядом социалистических черт, только идеологическое основание здесь другое: подтягивание экономически слабых к уровню среднего класса есть задача национальной интеграции, а не следствие ориентации на справедливость и материальное равенство. Нечто общее есть и с левыми либералами, считающими помощь в интеграции андер-класса условием стабильности и устойчивого развития капиталистической системы.

Национализм, как правило, негативно относится к национальным меньшинствам и особенно к иммигрантам. Это связано с тем, что в глазах националистов эти элементы нарушают гомогенность национального среднего класса. Причем одни национальные меньшинства могут быть обвинены в том, что они сосредоточили в свои руках слишком много материальных богатств (вызов национальному среднему классу «сверху» - примером этого служит ненависть к олигархату и исторические примеры «экономического антисемитизма», не чуждого и самому Марксу), а другие, в том, что они увеличивают ряды низшей страты и андер-класса, интеграция которого осложнена национальными отличиями (чаще всего выдвигаются претензии к иммигрантам); вариацией анти-иммигрантского национализма является обвинение в том, что добавочная дешевая рабочая сила тормозит процесс обогащения «коренного» населения и «гармоничный» (для националиста) рост среднего класса.

Идеологическая подоплека обсуждения проблемы среднего класса в современной России

Сделав эти необходимые методологические уточнения, мы можем, наконец, задаться вопросом: что такое средний класс для России? Каковы его перспективы? Важен ли он для нас или, напротив, разговоры о нем относятся к сфере необязательного и второстепенного?

Ответить на это без обращения к одной из трех классических идеологий (включая версии заложенных в каждой из них полярностей) вообще невозможно.

Если мы стоим на позициях правого либерализма, ответ таков: не стоит обращать на средний класс внимание, главное обеспечить максимум экономической свободы (полное устранение Государства из бизнеса, налоги, стремящиеся к нулю и т. д.), и все само по себе станет на свои места. Правые либералы и последовательные глобалисты убеждены: рост среднего класса в России не может быть целью, но станет следствием ее интеграции в мировую экономику, открытия внутреннего рынка для внешней конкуренции и скорейшего демонтажа сильного национального Государства.

Если мы стоим на позициях левого либерализма, то отношение существенно меняется. Расширение среднего класса - это задача номер один всего нашего общества, так как как именно от этого зависит успех установления капитализма в России, и в последствии ее интеграции в международное сообщество. Малочисленный и слабый средний класс способствует люмпенизации общества, олигархату и косвенно помогает националистическим и социалистическим антилиберальным течениям захватить контроль над умами населения. Социальная несправедливость в доступе к стартовым возможностям, объемный андер-класс и невысокий рост среднего класса требуют особого внимания и проведения целенаправленной политики, так как от этого напрямую зависит судьба капитализма в России. Поэтому борьба за средний класс является лозунгом левых либералов. Они-то, собственно, скорее всего, эту тему и поднимают, так как в этом состоит ядро их идеологической позиции.

Если мы является современными марксистами по инерции или по осознанному выбору, то любое упоминание среднего класса должно вызывать у нас ярость, поскольку это является идеологической платформой заклятых врагов коммунистов - буржуазных либералов. Для коммунистов верно следующее: чем уже средний класс, тем отчетливее социальные противоречия и тем пронзительнее императив классовой борьбы пролетариата против буржуазии. Поэтому большой процент низших социальных страт и андер-класса на фоне благоденствующих олигархов - для коммунистов идеальная социальная картина. Средний класс для коммуниста есть ложь, зло, а его отсутствие или неразвитость - шанс и окно возможности для осуществления революции. Если какой-то «коммунист» считает иначе, то он не коммунист, а ревизионист и соглашатель с буржуазией.

Четвертая Политическая Теория считает, что построение общества на основании имущественного критерия есть патология. Судьбой человека и народа является история и география, но никак не экономика, не рынок, не конкуренция.

Если мы являемся националистами, то средний класс для нас приобретает дополнительное измерение. Он мыслится как остов национального общества в оппозиции «иммигрантскому андер-классу» и «инородческой олигархии». Это особое понимание среднего класса в националистической оптике. И острие такой концептуальной интерпретации среднего класса направлено против олигархов (высший класс) и иммигрантов (низший класс и андер-класс), а сам средний класс мыслится как национальный класс, то есть как русский класс, русский предприниматель, русский хозяин, русский буржуа и т. д.

Совершенно очевидно, что невозможно говорить о среднем классе как таковом, не придерживаясь (осознанно или бессознательно) той или иной идеологической позиции. А так как в России в согласии с Конституцией государственной идеологии нет, то теоретически мы можем трактовать средний класс так, как захотим. Тот факт, что это понятие стало в центре дискуссии, говорит лишь о том, что в современной России по инерции 90-х и ранних 2000-х преобладает именно либеральная парадигма. В отсутствие государственной идеологии либералы все-таки стремятся навязать нам именно свою парадигму в качестве доминирующей.

Давайте поставим ментальный эксперимент: проходит дискуссия о среднем классе на социально значимой площадке - например, на одном из центральных российских телеканалов. Участвуют представители всех возможных идеологий Модерна: российские либералы, российские коммунисты и российские националисты. Первые (российские либералы) говорят: «рост «среднего класса» и повышение уровня благосостояния граждан России является приоритетной задачей нашего общества». Вторые (российские коммунисты): «незаконная приватизация в 90-е отдала общенародную собственность в руки олигархов, посмотрите, как живет народ в провинции, там же полная нищета». Третьи (российские националисты): «нелегальные мигранты отбирают у русских рабочие места, а всем этим руководят еврейские и кавказские олигархи, вот это и есть катастрофа русского среднего класса». Несмотря на то, что телезрителям вполне могут понравится /I>все три позиции, жюри и «уважаемые эксперты», безусловно, присудят победу либералам. Это значит, что мы все еще находимся в условиях идеологической диктатуры либерализма. И это при том, что общество, признавая право либерального дискурса, полностью и упорно отказывает ему в верховенстве и безусловной правоте. В отличие от самой политической элиты, для которой либеральные догматы (произвольные, как и любые идеологические построения) остаются святыми и незыблемыми.

Из этого можно сделать вывод: средний класс и дискуссии вокруг него отражают идеологический заказ либералов в российской политической и экономической элите. Если мы не разделяем либеральных аксиом, то мы эту тему либо вообще рассматривать не станем, либо дадим такую интерпретацию (марксистскую или националистическую), что либералы сами живо от нее откажутся - от греха подальше (чтобы избежать расплаты за социальные и национальные преступления 90-х).

Четвертая Политическая Теория: по ту сторону класса

В завершение можно привести анализ проблемы среднего класса в контексте Четвертой Политической Теории. Эта теория строится на императиве преодоления Модерна и всех трех политических идеологий по очереди (порядок имеет огромное значение): 1) либерализма, 2) коммунизма и 3) национализма (фашизма). Субъектом этой теории является в упрощенной версии понятие «народ», а в усложненной - хайдеггеровская категория Dasein. В определенном приближении можно сказать, что народ надо мыслить экзистенциально, как живое органическое историческое присутствие русских в качественном пространственном ландшафте - в просторах Большой России. Но если субъектом является народ, а не индивидуум (как в либерализме), не два антагонистических класса (как в марксизме) и не политическая нация (как в национализме), то все обязательные элементы картины мира Нового времени отменяются. Нет больше ни материализма, ни экономизма, ни признания судьбоносности и универсальности буржуазных революций, ни линейного времени, ни нормативности западной цивилизации, ни секуляризма, ни прав человека, ни гражданского общества, ни демократии, ни рынка, ни каких бы то иных аксиом Модерна. Четвертая Политическая Теория предлагает решения и горизонты, заведомо исключенные либерализмом, коммунизмом и национализмом. Подробнее об этом в моей книге «Четвертая Политическая Теория» [3] и новой основательной работе «Четвертый Путь» [4].

В целом же применительно к проблеме «среднего класса» Четвертая Политическая Теория утверждает следующее.

Переход от каст к сословиям и от сословий к классам не является универсальным законом. Этот процесс может произойти, как это имеет место в Западной Европе Нового времени, а может и не произойти или произойти лишь частично, как это имеет место вплоть до сегодняшнего дня в незападных обществах. Поэтому само понятие класс применительно к обществу имеет ограниченную применимость. Класс и классы могут быть идентифицированы в западноевропейских обществах Модерна, но отменяют ли они кастовое неравенство душ и природ человека, вопрос далеко не так однозначен. Сами западные общества убеждены, что отменяют. Но экзистенциальный подход к этой проблематике может поставить это под вопрос.

Самое главное состоит в том, как человек относится к смерти. Есть те, кто способны смотреть ей в лицо, а есть те, кто всегда обращены к ней спиной. И именно в этом - истоки социальной иерархии, фундаментального различия между людьми и превосходства одних над другими. Материальная состоятельность не имеет здесь решающего значения. На этом критерии основано толкование Господина и раба у Гегеля. Гегель считает, что Господин есть тот, кто бросает вызов смерти, кто вступает с ней в схватку. Поступая так, он не приобретает бессмертия, но приобретает Раба, того, кто бежит от смерти, не осмеливаясь посмотреть ей в глаза. Господин правит в обществах, где смерть в центре внимания. Раб получает политические права только там, где смерть выносится за скобки, удаляется на периферию. Пока смерть остается в поле зрения общества, мы имеем дело с правлением мудрецов и героев, философов и воинов. Это кастовое общество или сословное. Но никак не классовое. Когда начинается класс, кончается жизнь, в дело вступают отчужденные стратегии реификации, опредмечивания, опосредования.

Поэтому Четвертая Политическая Теория считает, что построение общества на основании имущественного критерия есть патология. Судьбой человека и народа является история и география, но никак не экономика, не рынок, не конкуренция.

Четвертая Политическая Теория отвергает класс как концепт, денонсирует его релевантность для творения политической системы, основанной на экзистенциальном понимании народа. И тем более она отвергает понятие «среднего класса», отражающего саму сущность классового подхода. Средний класс как и средний человек - это социальная фигура, расположенная в точке максимума социальной иллюзии, в эпицентре сна. Представитель среднего класса соответствует хайдеггеровской фигуре das Man, обобщенному носителю «здравого смысла», не подвергающегося никакой проверке, верификации, и представляющего собой высшую из иллюзий.

Средний человек - это совсем не то же самое, что нормальный человек. Норма - это синоним идеала, то, к чему следует стремиться, то, чем следует стать. Средний человек - это человек в наименьшей степени, самый внеиндивидуальный из индивидуумов, самый никакой, лишенный качеств. Средний человек вообще не человек, это пародия на человека. Он глубоко ненормален, так как для нормального человека естественно испытывать ужас, мыслить о смерти, пронзительно переживать конечность бытия, ставить под вопрос - подчас трагически неразрешимый - внешний мир, общество, отношения к другому.

Средний класс не мыслит, он потребляет. Он не живет, он ищет безопасности и комфорта. Он не умирает, сдувается как автомобильная шина (испускает дух - Жан Бодрийяр [5] ). Средний класс самый тупой, покорный, предсказуемый, трусливый и жалкий из всех классов. Он равно удален от пылающей стихии нищеты и извращенного яда неисчислимого богатства, еще более близко находящегося к аду, нежели крайняя степень бедности. Средний класс вообще не имеет онтологических оснований для существования, а если и имеет, то только где-то там, далеко внизу, под властью царей-философов и воинов-героев. Это Третье сословие, возомнившее о себе, что оно первое и единственное. Это неоправданная претензия. Капитализм и Модерн не более, чем временная аномалия. Время этого исторического недоразумения подходит к концу.

Поэтому вы должны уже сегодня, когда агония этого худшего из возможных социальных устройств еще длится, смотреть по ту сторону капитализма. При этом в равной мере для нас должно быть ценно и интересно и то, что было до него (Средневековье), и то, что придет после и что нам только еще предстоит создать (Новое Средневековье).

[1] Подробнее см. Дугин А. Г. Этносоциология. М.: Академический Проект, 2011.

[2] Айн Рэнд. Атлант расправил плечи (в 3-х томах). М.: Альпина Паблишер, 2011.

[3] Дугин А. Г. Четвертая Политическая Теория. СПб: Амфора, 2009.

[4] Дугин А. Г. Четвертый Путь. Введение в Четвертую Политическую Теорию. М.И: Академический Проект, 2014.

[5] Бодрийяр Ж. Символический обмен и смерть. - М.: Добросвет, 2000.