ЕВРАЗИЯ :: Кукольное сэппуку

Словно эстафету подхватили куклы театра «Бунраку», совершив самоубийство в Сонэдзаки. Шесть лет назад Чеховский фестиваль так же, как и нынешний, восьмой по счёту, проявил особый интерес к Востоку. В тот год зрители увидели китайскую оперу из Тайваня (она и нынче в гостях), иранский театр, японские театры «Но» и «Кабуки», который и представил бытовую пьесу Тикамацу Мондзаэмона «Самоубийство влюбленных в Сонэдзаки».

Искусство «Бунраку» интересно рассматривать в религиозном и эстетическом аспектах. Тогда как театр «Кабуки» сопровождали ещё и скандалы.

Её автор – один из самых известных драматургов японской сцены семнадцатого века. В традицию театра «Бунраку» он привнёс современные мотивы, черпая сюжеты из жизни. Премьера пьесы «Самоубийство влюбленных в Сонэдзаки» состоялась в Осаке 7 мая 1703 года - через месяц после трагической смерти прототипов главных героев.

В спектакле театра «Кабуки» роль О-Хацу играл «живое национальное достояние» Японии – Накамуро Гандзиро III. Ему было семьдесят два года, и в этой роли девятнадцатилетней девушки он выступал уже тысячу двести раз – столько сыграно за полвека. Играл, как комик, со смешными ужимками, с высокими певучими интонациями, с пластикой танца.

И вот теперь – «Бунраку», один из важнейших и почитаемых видов японского традиционного театра, внесённый ЮНЕСКО в список шедевров нематериального наследия. Искусство кукольного театра в Японии имеет древнюю историю. Странствующие кукловоды разыгрывали представления, сопровождаемые пением, еще в VIII веке. Соединение кукольного представления с народным песенным сказом дзёрури, исполняемым под аккомпанемент сямисэна, трёхструнной лютни, относится к концу XVI – началу XVII в. Новый жанр, в дальнейшем получивший название «Бунраку», назвали по имени организатора и постановщика первых спектаклей Уэмура Бунракукэн.

Сначала кукольные представления устраивались в старой столице Киото на открытых площадках, затем, в начале XVII, кукольники перебрались в новую столицу Эдо, а после пожара снова переместились и окончательно обосновались в районе Осака – Киото. Появились стационарные кукольные театры с оборудованными сценами. Принципы их устройства сохранились до наших дней.

Заметим, что искусство «Бунраку» интересно рассматривать в религиозном и эстетическом аспектах. Тогда как театр «Кабуки» сопровождали ещё и скандалы. Этот театр существует уже четыре столетия. Поначалу это была женская труппа, основанная храмовой танцовщицей Окуни. Вскоре подобных трупп стало так много, что правительство было всерьез обеспокоено падением нравственности: актрисы нередко совмещали полезное с приятным.

Потом в Кабуки стали играть мальчики-подростки, чувственно, в женских платьях. Это имело такие же последствия. Вскоре их заменили, как в древнегреческом театре, взрослыми мужчинами. Им пришлось исполнять и женские роли, это амплуа называется оннагата. И если театр «Кабуки» - это во многом искусство перевоплощения (лица главных героев загримированы, манера игры декоративна, условна), то здесь – искусство манипуляции в лучшем смысле этого слова.

Куклы для представлений «Бунраку» большие, обычно в половину и чуть больше человеческого роста, и куклами-главными героями, как правило, управляют по три кукловода. Наиболее опытный из них управляет движениями головы (глаза, веки, брови, рот) и правой рукой куклы, второй кукловод – левой рукой куклы, третий – ее ногами. Кукловоды одеты в чёрные балахоны, укрывающие их с головой. Только когда в роли первого кукловода выступает известный артист, ему разрешается не закрывать лицо.

Существует точка зрения, согласно которой сэппуку усиленно насаждалось религиозными догматами буддизма, его концепцией бренности бытия и непостоянством всего земного.

Казалось бы, куклы и люди могли бы жить на разных полюсах, у каждого свои возможности и художественные задачи, но есть некая объединяющая сила в японском искусстве, заставляющая их существовать по одним правилам. В обоих случаях речь идёт об условности, игре. Хуже всего, что в самые трагичные минуты повествования хочется смеяться, но неудобно, ведь герои вот-вот вспорят себе живот и так докажут миру чистоту своих помыслов. Но комизм рождается и из самого сомнительного сюжета, и из-за того, что чтец под сопровождение трехструнного инструмента сямисэна не только озвучивает действо, но и словно доигрывает мимикой там, где куклы, увы, не в состоянии поразить нас.

Токубэя и О-Хацу нередко сравнивают с Ромео и Джульеттой. Но это сравнение, скорее, обращено к сюжетной линии. Влюблённые, столкнувшись с несправедливым обвинением Токубэя в мошенничестве, презираемые обществом, решаются уйти в «царство мёртвых». В их характерах нет ничего, что напоминало бы нам знаменитую веронскую историю. Мы припоминаем Ромео как грешок его вчерашнюю Розалину, но здесь разговоры о любви как будто мешают вполне заурядной истории о том, что не надо занимать 2000 серебряных монет злому, вечно пьяному Плохому Парню.

Дело в том, что О-Хацу – проститутка. Понимаешь это не сразу, в название пьесы есть слово «влюбленные», уже камертончик, уже мечтается, что сейчас явится прекрасная девушка, семеня своими маленькими ножками, притесненная злым отцом или что-то в таком роде. Первая встреча кукольных героев – это упрёк, что любимый давно не появлялся. Читаем титры: «в глазах О-Хацу гнев». Вы можете себе представить, что девушка после возлияния сакэ с очередным клиентом будет упрекать вас в чём бы то ни было!

Наверное, чтобы сочувствовать героям, нужно смотреть на эту истории изнутри, японским глазом. Любимый – отдельно, клиенты – отдельно… Потому что когда О-Хацу начинает плакать и говорить, что не может прожить без Токубэя ни минуты, у нас рождается почти допрос с пристрастием. Но для Токубэя это не повод ссориться. В конце концов, будет у жены такая работа, что с того. Я – выполняю поручения дяди, она – поручения хозяина чайного домика. Тут и Ирина с Тузенбахом являются перед нами: «В Москву! На кирпичный завод! Мы будем работать!» – здесь чеховщина эта не нужна, важно деньги забрать, потом и эта идея отступает.

Привычный образ сдержанного в проявлении эмоций японца рушится – Токубэй в истерике – рыдает, бросается на обидчиков, умоляет жителей квартала поверить ему. Но ни одного разумного поступка он не совершает, он даже не обращается в суд. Его уже манит смерть. «Как долго не живи – конец всегда один», – таков японский оптимизм. Для влюблённых счастье умереть вместе (для европейца счастье – жить вместе). В покорности и жертвенности, похоже, японский характер. Юкио Мисима в смерти видел подлинную цель жизни.

Существует точка зрения, согласно которой сэппуку усиленно насаждалось религиозными догматами буддизма, его концепцией бренности бытия и непостоянством всего земного. Люди ли, куклы ли – всё равно жалко. Тут нарастает мелодраматизм - прощание с жизнью затягивается. Прощайте, родители, деревья, река и далее по списку. Мы скоро растаем, как иней на дороге бренности и любви. Зрители уже, как римляне на бою гладиаторов, в жажде крови наклоняются вперед – скорее, скорее! Когда же ее пронзит бутафорский кинжал?! И если Токубэй в «Кабуки» заносит его над О-Хацу, и занавес опускается, то куклы доделали это жуткое дело. Кровь из О-Хацу не полилась и труха не посыпалась, но видели ли бы вы, как мы радовались, когда влюблённые вышли из вечной нирваны на поклоны здоровыми и невредимыми.